Таком, как Старозаводское. Вроде и недалеко от Никополя. Вольная степь, ставок, домики под сенью тенистых деревьев. Но что же там, в тени, за полуразваленными заборами? Доживающие свой век старухи. За всю жизнь солончаковая степь не дала им ни одного колодца с пресной водой. Так и перебивались: сварить борщ, постирать, напоить домашних животных, полить огород – все проблема! Одна надежда на милость сельсовета, который в другом селе, и районных властей, у которых таких проблемных сел немеряно. Ни одного врача, кричи не кричи от боли – никто не услышит. В аптеку не сбегаешь: ее просто нет. Тортики не повыбираешь – в двух магазинчиках на разных концах села только самое необходимое. Манекенами в модных одеждах не полюбуешься, даже секонд-хэнда нет.
А кто же копошится во дворах сегодня? Дети умерших старозаводчан. Они приезжают сюда как на дачу или как в подсобное хозяйство.
А чьи же это несколько ухоженных домов с добротными заборами? Это тонкая прослойка среднего поколения, которая что-то может делать для селян.
Если у нас в городе всевозможные отключения от коммунальных услуг и повышения тарифов принимаются с бурными протестами и городская власть буквально стелется, чтобы объяснить любое изменение, то сколько же усилий надо приложить, чтобы объяснить какие-то изменения сельским полуживым людям!
Вот это сейчас и происходит в Старозаводском.
Куда им еще обращаться! Не в «Південну же зорю»
Группа селян, не совсем понимающая, какие изменения в снабжении водой их ожидают, обращалась в различные инстанции и, не получив официального ответа, написала письмо в «Репортер».
Что в этом особенного?
Это и есть демократия, свобода прессы: написали, как понимали проблему. Другая сторона, если она с чем-то не согласна, должна была написать разъяснения через ту же газету, в которой было опубликовано обращение. А вместо этого – журналиста газеты «Репортер» пригласили на сходку, а самих жалобщиков – нет. Они не знали и не пришли бы, если бы я не позвонила им. Так что же тут планировалось? Умные люди, что-то делающие для села, должны были объяснить тупым журналистам их прокол?
Первое, что я увидела на сходке, – умиротворенное лицо корреспондента «Південної зорі». Казалось бы, что ему делать на чужих разборках? Ну, понятно: хотелось увидеть порку чужих задниц. А я так думаю: лучше бы поразмышляли, почему рядовые люди к ним не обращаются с трудными вопросами? Почему не обращаются к ним со своими проблемами пайщики, учителя, домохозяйки и прочие рядовые граждане?
Человек с темной фамилией взялся за светлую идею
Трудно с ходу почувствовать сущность незнакомого человека. Ошибаются даже те, кто работает с людьми ежедневно. Ершистый, сердитый, всем недовольный человек оказывается порядочным в экстремальной ситуации, а покладистый, удобный во всех отношениях – предаст, проглотит, нагадит и даже не поймет, почему от него отворачиваются.
Анатолий Потемкин, к которому имели претензии жалобщики, приехал лично в «Репортер», чтобы забрать журналиста и фотокора.
По дороге Анатолий Анатольевич комментировал ситуацию с обидой, многое отрицал, но вел себя корректно. Показал удостоверение пенсионера ГАИ, рассказал, как селяне отказались от бесплатной помощи Орджоникидзевского ГОКа ради будущих поколений и теперь мучаются.
– Вон видите горы из отвалов рудника? Это все были пахотные земли. Чтобы не выравнивать их, не сажать деревья, не тратить на облагораживание земли свои миллионы, хозяева рудника во главе с олигархом Игорем Коломойским хотели запустить туда горных баранов, прыгающих по отвалам, и назвать все это заповедником. Если бы мы подписали согласие на это, ГОК наладил бы нам водоснабжение бесплатно. Но что бы подумали о нас потомки?!
Оказалось, что Анатолий Анатольевич – житель Никополя. Усадьба в Старозаводском осталась в наследство жене Надежде от умерших родителей. Выйдя на пенсию, они стали туда приезжать. А разве можно что-то выращивать без воды?
В селе две улицы: короткая – Степная и длинная – Козлова. Водопровод вроде бы есть. Но тем, кто живет в начале улиц, вода попадает, они платят по 4 грн. 50 коп. в ЧП «Пектораль» (директор Олег Севидов), тем же, у кого дома ниже уровня дороги, вода идет по трубам самотеком, и их вроде бы проблема не касается, а до дальних домов, где живут Потемкины, вода не доходит. Как человек деловой, Анатолий Анатольевич себя обеспечил: вырыл колодец, забетонировал его и стал запасать там воду. Держит ее и в большой цистерне. В гараже у него, кроме «Шевроле», стоит солидный грузовик.
– Я бы обходился привозной водой еще долго, но люди обратились ко мне за помощью, и я взялся за то, чтобы вода была у всех. Создали кооператив «Родник». Стали за¬ключать договор с Орджоникидзевским горводоканалом, и тут выяснилось, что вода у него стоит не 4.50, а 3 грн. 60 коп. – мелочь, а приятно. Председатель Менжинского сельсовета (куда относится Старозаводское) Раиса Гаркавенко выбила деньги из райбюджета на прокладку нового водопровода. Наняли ПМК-4, она нам проложила 1 100 метров труб, сделала колодец на входе в село, с современным водомером, мы закрываем его на специальный надежный замок. Сейчас выясняем, почему с Орджоникидзевского горводоканала вода выходит под давлением 4 атмосферы, а с рудника до нас доходит лишь под давлением 0,4-0,5 атмосферы? (А надо хотя бы 1,5-2 атмосферы.) Или где-то потери, утечка, или мстят нам за отказ от их благотворительности…
А цыганка Кукла не возмущается
Понемножку разбираем строчку за строчкой из жалобы селян.
– А что они хотят? – размышляет Потемкин. – Везде должникам отключают газ и электричество за неуплату. А вода ведь тоже денег стоит. Отключаем и мы. Если горожане хоть как-то понимают законы и стараются прикрывать свою нечестность, то селяне, особенно пожилые, не хотят ничего понимать. Одна женщина клала на домашний водомер кирпич, чтобы меньше накручивал кубов. Другая – подключилась мимо водомера и вовсю поливала свой огород бесплатно. У третьей водомер такой маломощный, что более полутора кубов не фиксирует, а она прогоняет через него по шесть кубов.
Едем вдоль терриконов. Еще из советских времен помню такую историю. Будто бы к директору ГОКа приехали киношники и попросились на съемки, мол, им нужен лунный пейзаж, а терриконы очень даже подходят – все безжизненно, ни травинки… И вот тут директор задумался над тем, какие голые горы останутся потомкам и что они будут думать про него. И тогда родилась у него идея посадить на склонах деревья, в карьере сделать пруды, запустить в них лебедей и уток, а по горам пустить горных баранов и прочих козочек. Так и сделали, прикупив в Аскании Нова экзотических лам, страусов. Были в Орджоникидзевском заповеднике лисицы, медведи, дикие собаки, еноты… Заповедник стал любимым местом отдыха жителей ближайших населенных пунктов, а школьников возили туда на экскурсии автобусами. (Как-то там сейчас? Осталось ли что-нибудь?)
Въезжаем в село. Тормозим у первого же дома.
Потемкин машет хозяйке:
– Кукла, выходи.
Оказывается, это не кличка, а имя пожилой цыганки (записанное в паспорте). Вышла она – худенькая, маленькая – и ее муж с благородной кудрявой сединой. Год назад их большая семья потратила много денег, чтобы киевские врачи сделали Кукле операцию на головном мозге. После чего пришлось скатиться в старозаводскую бедность. Причем взрослые дети смогли-таки поселиться отдельно. И оба цыганских дома отключены теперь от воды за не¬уплату.
Несчастные люди сказали, что претензий не имеют. Вы¬глядели они так смиренно, даже призвали нас (славян) к перемирию. И из-за этого стало стыдно.
(... А через пару дней стало известно, что обеим цыганским семьям ночью подключили воду. То ли где-то быстро деньги нашли, то ли это подарок за смирение?)
Про отбитые почки и сломанное ребро
Конечно, мой приезд не имел бы никакого смысла, если бы не пришли на сходку жалобщики, потому что люди, собранные Потемкиным, выразили полное понимание того, что он делает. А возражать им могли только те, кто писал письмо в редакцию.
Потемкинцы устроились на крыльце магазина, оппозиционерки вы¬строились в ряд у крыльца. Они держались, как коммунисты на расстреле – не отказывались от своих слов и убеждений. Перепалка была такой азартной, что, наверное, даже на ГОКе слышали. Я с трудом тормозила их, чтобы выяснить тот или иной вопрос. Никакого протокола, никакого ведущего собрания или председателя. Базар – Кайдашиха отдыхает!
Не знаю, как велись сходки раньше, но листочек протокола предыдущего собрания нам показали. Странный такой маленький листочек, как будто наспех писаный, ни председатель, ни секретарь не указаны. Листочек пошел по рукам.
Зинаида Гнучих яростно закричала:
– Ага, сходка была нелегитимной, тут некоторые расписались по два раза! И сейчас хотели без нас провести собрание!
– Да что ты глотку дерешь, смотри внимательно, все там верно! – возражали ей с крыльца.
– А ты, самогонщица, вообще рот закрой! – не терялись оппозиционерки.
Валентина Никулина, у которой воды вообще никогда не было, стояла на своем:
– За воду платить будем, а в ваш кооператив не пойдем!
Неля Полищук, к которой вода попадала самотеком, кричала:
– Зачем отключили? Где же столько денег взять, то по 200 гривен требуют, то по 300! Не будем платить, пока воду не подадите!
– У тебя же водомера даже нет… Тебе же предлагали взаймы 500 гривен, в рассрочку, без процентов, отработала бы пастухом, зато с водомером была бы и платила бы как честный человек… Почему отказалась? Хотела на халяву пользоваться?.. Так больше не будет. Мы и так все время за кого-то долги выплачивали. С нас севидовцы собирали постоянно недоимки… И сейчас выставляют такой общий долг, что не распутаешь, – возражали ей с крыльца.
Привели 80-летнюю Галину Швец. И ее брат доказывал:
– Я сам ей сказал, чтобы не платила. У нее уже была вода, а ей зачем-то врезку поменяли. Она в день и ведра воды не тратит, живет, спит и ест у нас, а в свой дом приходит только наведаться. А теперь все бомжи будут брать воду с ее колонки, а нам платить?
– А ты сделай забор старухе, раз печешься о ней.
– Да ее врезку мы уже перекрыли.
Несколько человек пытались рассказать сквозь шум, как произошла стычка между Натальей Петренко и супругами Потемкиными:
– Петренчиха вообще беспредельщица! Она не может пройти мимо двора Потемкиных, чтобы не плюнуть на их машину и не выругаться. Даже при детях может такое загнуть… Вон посмотрите, какой удар она оставила на их новой красивой машине! То ли палкой, то ли рулем велосипеда. Машина стояла у дома, она проезжала мимо, стукнула и помчалась прочь. Мы видели. А ведь Потемкины ей помогали. Ее мужа на пять лет кодировали от пьянства. Она оклеветала трезвенника и труженика Потемкина. Никто у нее серьги не срывал. Анатолий просто догнал ее, схватил за багажник велосипеда, а она ногой так ударила его жену, что у нее случился перелом ребра.
Надежда Потемкина уже успела показать мне и синяки под ребром, и рентгеновский снимок. Она клялась, что живут они с мужем мирно, он не пьет, а бунтарей призывала именем Бога не клеветать.
– А у Петренчихи зато почки отбиты, она в больнице теперь, – парировала та сторона.
– Да она этими почками уже сколько раз прикрывалась, – не отступали потемкинцы. – Потемкин хочет нам добро сделать, а мы тут шум устраиваем…
Иван Захарчук и Алексей Гнатюк готовы были хоть сейчас повести меня по селу и за село, чтобы я увидела новую проложенную им трубу и колодцы с водомерами, чтобы ощутила, как много сделал Потемкин для жителей Старозаводского.
…Я похолодела от мысли: так, значит, предыдущая заметка в «Репортере» «Расправа в с. Старозаводском» искажала действительность?! Не Потемкин с женой, а Петренко избивала их!
А послесловия-то и нет…
Ехать назад в «Шевроле» Потемкиных мне было неудобно. Он как победитель вел себя скромно, великодушно. Я мысленно формулировала окончание своей будущей статьи. Оно выглядело так.
«В общем, покричали и разошлись. Каков же результат? Для меня, видавшей тысячи таких конфликтов, вывод один: более виноват тот, кто умнее, грамотнее, кто больше делает для общества добрых дел. Во-первых, если ты пошел работать на людей, надо быть готовым к терпению. Хирургов тоже матерят за причиняемую боль. Есть даже такая пословица: «Христос терпел и нам велел». Во-вторых, если недовольны, а ты считаешь себя правым, то, значит, плохо объясняешь свои действия. Надо снова и снова объяснять. Что поделаешь: у каждого своя горка, с которой он видит ситуацию. Хозяйка, для которой мир ограничен своим двором, знает одну свою правду. Тяжелый, изнурительный труд делает ее зачастую бескультурной. Но с этой правдой тоже надо считаться. Лидерам известна другая сторона правды, и ее надо уметь донести до граждан. У лидеров есть доступ в высокие кабинеты, у рядовых граждан одна возможность – рассказать о своих бедах на страницах газеты».
Утром приехали в редакцию несколько человек из Старозаводского, и я опять утонула в массе новостей, подробностей, нестыковок... Но это уже тема для писателей-романистов…
После работы я пошла в больницу к якобы драчливой Наталье Петренко. Как журналист я очень ценю первое мгновение встречи, когда человек еще не знает, кто перед ним. Так вот, открывая дверь, я услышала стоны. Две женщины лежали молча, а Петренко вздыхала, кряхтела и постанывала. Ей явно было плохо. Она оказалась сухощавой, невысокой. Ей 49 лет. У нее сотрясение мозга, болят и почки. Они и так больны, но она надеется, что врачи различат, где хроническая болезнь, а где удар профессионала по почкам. Она благодарна Наталье Авраменко, которая оттаскивала от нее разбушевавшегося Потемкина, когда Петренко уже лежала на земле.
Я рассказала ей о поломанном ребре жены Потемкина, о вмятине на машине, спросила, плевала ли она на «Шевроле», ударяла ли по нему и пинала ли ногой по ребрам его жену.
Женщина приподняла голову над подушкой и расплакалась:
– Да как же я могла бы поднять ногу для удара так высоко?
– И сережки они у вас не сдергивали, они даже не помнят, были ли они у вас.
– Сдергивали. Один держал, другой снимал. И золотую цепочку. Думаю, что это месть за мою подпись под письмом в «Репортер».
В приемном покое ей объяснили, что ко всем травмированным приходят милиционеры, она и ждет. Покорно ждет, что когда-нибудь сделают УЗИ почек. Не думает, что за это время картина от удара смягчится не в ее пользу.
Я пока ничего не утверждаю в этой истории, это дело милиции, медиков и сельсовета. У меня только ощущения, которые я постаралась передать своим читателям.
Светлана КОНОВАЛЮК,
«Репортер»
Фото Константина Кота