Когда Олегу Пасько отмечали десятый день рождения, возле калитки он увидел старого человека в черном одеянии. Тот попросил у мальчика водички попить. А потом посмотрел в его глаза и сказал: «Плечи у тебя под военного, и жизнь будет нелегкая». Олег пошел за водой и по ходу обернулся назад – старца уже не было…
Когда я услышала о человеке, который прошел испытание афганской войной и советской тюрьмой, а теперь пишет картины и даже иконы, то поняла, что это – мой герой. Ведь мы рассказываем своим читателям о людях, от которых можно почерпнуть жизненный опыт, чему-то научиться, познать какие-то моральные ценности. И я отправилась искать его в Новопавловке.
– Где тут живет Олег Пасько? – спросила я у прохожего.
– Пасько?...Полковник, что ли? Вот тут, совсем недалеко!
Олег меня встретил радушно. Он оказался высоким мужчиной мощного телосложения. Вот, правда, выражение лица… какое-то отстраненное, не пытливое, как будто ему все неинтересно. Вроде приветлив и в то же время – закрыт, недоступен…
С первого раза в дом меня не пригласил.
– Подожди тут, я сейчас работы свои принесу. Правда, мало их у меня, для себя не успеваю делать.
И вот кухонный стол тесной времянки стал заполняться иконками в красивых резных рамках, деревянными крестами…
– Откуда у вас такой талант?
– Наверное, от отца. Он тоже был художником, патриотом края. Ему посчастливилось в числе первых увидеть знаменитую скифскую пектораль из чистого золота – отец участвовал в раскопках Толстой могилы под Орджоникидзе, которые вел академик Борис Мозолевский. Делал зарисовки, этюды.
– То есть увлечение живописью досталось вам по наследству?
– Да не так-то скоро сказка сказывается. Я и не задумывался, кем стану, рос, как трава у дороги. Жили мы тогда в селе Первомайском. Пошел учиться в Никопольский металлургический техникум. Занимался в цирковой труппе, был гимнастом. Потом надо было отслужить в армии. Ну, я и попал на границу Таджикистана, который тогда был частью СССР, с Афганистаном. После срочной службы остался в армии прапорщиком. Потом стал командиром минно-кабельного взвода.
Война в Афганистане для меня лично так и осталась непонятной. Надо ли было посылать на страшные испытания, даже на смерть, обычных мирных ребят? Ради чего они рисковали? Когда слышишь слово «афганец», видишь этих людей на митингах-реквиемах, то становится не по себе. Они будто в аду побывали, чудом вернулись и теперь не могут слиться с нами, их души так и остались там, в аду. Олег, видимо, знал, что я не смогу проникнуть в его ад, даже посмотреть через временное окошечко не смогу – не помогут ни фильмы, ни книги. Но все равно с жаром, с оборванными мыслями он рассказывал мне о чем-то очень страшном, что никак не доходило до моего сознания:
– … И вот наших военнопленных расстреляли душманы. И во время боя в ущелье меня переклинило… понимаешь… Они убили моих товарищей, с которыми я жил, ел, пил, мечтал о возвращении, о девушках… И их вдруг не стало, в один миг… Да не поймешь ты… В общем, в том бою убило командира, мне пришлось взять руководство на себя (из-за чего на гражданке меня и стали звать Полковником), и наша группа уничтожила в ущелье… 120 человек… Мы просто разъярились от потерь, от жестокости врага.
А когда демобилизовался, приехал домой, ко мне пришли люди в погонах и сказали, что придется отвечать за тех душманов... Как раз был 91-й год. Распад Советского Союза… Да, вижу глаза твои перепуганные. Нужны тебе доказательства…
Он выбежал в дом, вскоре вернулся с толстой папкой документов.
– Вот, посмотри: водительское удостоверение, медицинская книжка... вот военный билет. Ты смотри внимательней… Категория учетности – первая. Должность – прапорщик. А дальше? Стрелок… то бишь, снайпер…
Я не судья и не знала, как оценивать человека. Но знала, что обстоятельства бывают разные, и нередко они выше нас. Они засасывают и перемалывают судьбы, как бы человек ни сопротивлялся. И старалась смотреть на Олега, как на бывшего сельского мальчика, у которого отец был художником и краеведом. А он продолжал:
– Меня дважды вызывали в военную прокуратуру Душанбе. Вот придешь домой (обратился он ко мне), открой географиче¬скую карту и убедись, какое огромное расстояние между Никополем и Таджикистаном, Душанбе. А что делать, пришлось ездить. Дело из военного трибунала передали в гражданский суд. Я объявил голодовку, требуя днепропетровского адвоката. Ничего в рот не брал сорок дней, только пил по 250 граммов воды. Уже после четвертого дня все заболело, хотелось умереть… А на 14-й я уже ничего не чувствовал, стал спокоен до безразличия. Будто даже душевное равновесие возникло, свет какой-то появился. Тогда я понял, что такое пост у православных. Как видишь, выжил и сейчас сижу перед тобой...
– Я не пойму, ведь речь шла о боевых действиях, почему же вас судили с гражданских позиций?
– Вот именно. А все дело в том, что и войны уже не было, и страны той не было... Все изменилось. Мне присудили десять лет лишения свободы. Штук 15 тюрем прошел, пока из Таджикистана до Украины добрался. Дважды участвовал в бунтах из-за невыносимых условий содержания арестованных.
И резко, без всякого предупреждения, Олег снял тельняшку. Я увидела разрисованное наколками тело. Так вот где он научился искусству тату, которое пришло к молодежи через 20 лет!
– Говори, что ты видишь… Не бойся, спрашивай, я расскажу, что каждый рисунок означает…
– Вижу волка… – неуверенно начала я.
– Волк – это человек замкнутый, человек-одиночка. Он раскрывает душу только тому, кому доверяет. Дальше что ты видишь?
– Дракон…
– …Восточные единоборства.
– Меч…
– …Самурайский меч. Знак избранного.
– А сверху меча…
– …Голова Иисуса Христа... Аксельбант и медали – высшая награда за особые заслуги. Паук – воровское знамя. Звезда – бунтовщик. В тюрьме я дважды поднимал бунт.
Во времянке воцарилась тишина. Только сигаретный дым и мои растерянные глаза.
– Олег, получается, что вы всю жизнь шли к этим иконам, которые сейчас лежат на столе?
– Получается. Последней моей точкой отбывания срока был Кривой Рог. Там, в камере, я уже смог проявить свою давнюю тягу к искусству. Если в Таджикистане я рисовал на стенах камеры острым концом осколка кирпича, то в Украине было легче. Мне даже кличку дали – Пикассо. Знаешь такого Мастера?
– Загадочный, рисовал странные, бессюжетные картины, их нужно было расшифровывать. А сейчас его произведения относятся к самым долларовым.
– Мне позволили открыть мастерскую, «стражи порядка» несли заказы, стали создавать условия для жизни. По сравнению с тем периодом я здесь, в Новопавловке, не живу, а существую…
И вдруг такой резкий переход:
– Ну, я думаю, дивчина, тебе на сегодня хватит. А то всю ночь не будешь спать... Пошли, покажу тебе резьбу по дереву.
Мы вышли во двор. Олег вынес из дома странный инструмент: коробка с двумя проводами, между ними струна. Когда он включил этот предмет в розетку, струна моментально нагрелась, Олег взял кусок фанеры выжигательный аппарат и быстро, легко стал выжигать из нее фигурки.
– Все инструменты делаю собственноручно, никакие специализированные книжки я никогда не читал, доверяю только своему художественному чутью, – пояснял он по ходу.
А потом протянул мне со словами:
– Возьми себе на память. И вот еще две иконки, пусть тебя оберегают… Ладно, пошли в дом…
Мы зашли в прихожую. Олег из кладовки достал свою военную форму, встряхнул, посмотрел, как мне показалось, на нее с особой нежностью, вздохнул и уже хотел повесить ее назад в шкаф...
– Подождите-подождите, так у вас же там награды. За какие заслуги перед Родиной?
– «Отличник пограничных войск» первой и второй степеней, серебряный знак отличия службы в пограничных войсках, «70 лет Вооруженных Сил СССР», медаль «Благодарность от афганского народа»...
– А при чем тут медаль «За спасение утопающих»?
– А-а-а, это было в ночь на 31 декабря 1987 года. Бензовоз столкнулся с автобусом и упал в речку Пяндж, протекавшую в ущелье. 12 афганских жителей оказались в воде. Мы их всех спасли.
Он бережно повесил китель в шкаф и предложил:
– Проходите в другую комнату. Здесь я сделал для старшей дочки Кати ремонт.
Дальше – зал. В углу комнаты фортепиано.
– Это для дочки приобрел, пускай пиликает, – улыбнулся Олег. – А вот наша с женой комната, – мы прошли в маленькую, но уютную комнатку. – Заходите, Валентина сейчас на работе…она на птицефабрике работает…
…Недавно среди множества репродукций Олег увидел один образ и опознал в нем того самого старца из детства, который так точно предрек его судьбу. Это был Сергий Радонежский, святой, величайший подвижник, который жил в тринадцатом веке.
Я понимаю, что мои сегодняшние наброски о человеке с трудной судьбой не подходят ни под какой журналистский жанр. Это всего лишь ошеломление. Вспышка на тему: как сгорают судьбы и души. Или: как не горят, несмотря ни на какие испытания…
Алена МАКАРЕНКО, «Репортер»
Фото Константина Кота
